Я останавливаю лифт между этажами, а Тайлер, тем временем, расстегивает ремень. Когда лифт останавливается, кастрюли с супом на раздаточной тележке перестают греметь крышками. Тайлер снимает крышку с супницы, и пар вздымается грибом до самого потолка.
      Тайлер расстегивает ширинку и говорит:
      - Не смотри, а то у меня ничего не выйдет.
      В супнице - томатный суп-пюре с мексиканским кориандром и моллюсками. Аромат такой, что постороннего запашка никто не учует.
      Я тороплю его, постоянно оглядываясь через плечо, а Тайлер уже выпростал на полдюйма свой отросток над супницей. Со стороны это выглядит довольно забавно: как будто слон-переросток в галстуке-бабочке всасывает суп через маленький бледный хобот.
      Тайлер говорит:
      - Я же сказал тебе: "Не смотри!".
      На двери лифта прямо передо мной имеется маленькое окошечко-иллюминатор, через которое я могу видеть, что творится в коридоре банкетного блока. Но сейчас, когда лифт остановлен между этажами, все что я вижу - это узкая щель высотой в тараканий рост, просторы зеленого линолеума, и вдалеке - полуоткрытая дверь, за которой магнаты и их необъятные супружницы ведрами хлещут шампанское, сыто рыгают и демонстрируют друг другу бриллианты больше чем моя жизнь.
      На прошлой неделе, говорю я Тайлеру, когда все юристы штата Нью-Йорк собрались здесь на рождественскую вечеринку, я поднапрягся и наложил в приготовленный для них апельсиновый мусс.
      На прошлой неделе, говорит Тайлер, он остановил лифт и пернул над целой тележкой "Boccone Dolce"¹, приготовленного для чаепития, которое организовала "Молодежная Лига".
      Ну и хитрец этот Тайлер! Знает, как хорошо меренги впитывают запах!
      Через щель в тараканий рост до нас доносится музыка, которой пленная арфистка услаждает магнатов, пока те отправляют в свои рты, битком набитые мраморными зубами, огромными как камни Стоунхенджа, ломти баранины величиной с поросенка каждый.
      Ну, давай же, говорю я.
      - Не могу, - отвечает Тайлер.
      Если суп остынет, его отправят обратно на кухню.
      Эти типы иногда отсылают блюдо обратно на кухню безо всяких видимых причин. Они просто хотят, чтобы ты побегал за их денежки. На таких вечеринках принято включать чаевые в счет, так что они полагают, что уже купили право обращаться с тобой как с дерьмом. Мы, разумеется, ничего не отправляем на кухню. Переложим слегка и на другом блюде подадим кому-нибудь еще, и тот даже не заметит: молодая картошечка по-французски или спаржа под голландским соусом, полный порядок.
      Я говорю, Ниагара. Нил. В школе мы верили, что если руку спящего человека засунуть в миску с теплой водой, то он напрудит в постель.
      Тайлер говорит:
      - Во!
      У меня за спиной Тайлер говорит:
      - О да! Пошло! Пошло! Наконец!
      За полуоткрытыми дверями зала мелькают в танце золотые, черные и красные юбки, такие же длинные как занавес из бархата с золотым шитьем в старом бродвейском театре. Мы видим, как в щели мелькают парами один за другим черные кожаные "Кадиллаки" со шнурками на том месте, где должно было быть ветровое стекло.
      Не переборщи, говорю я.
      Мы с Тайлером превратились в партизан сферы услуг. В саботажников званых ужинов. Когда отель занимается организацией банкетов, он предоставляет все: еду, вино, посуду и официантов. Все оплачено. И поскольку они знают, что ты уже получил свои чаевые, они обращаются с тобой как с тараканом.
      Однажды Тайлер обслуживал званый ужин. Именно тогда Тайлер стал официантом-ренегатом. Это был первый такой ужин, который он обслуживал. Мероприятие происходило в том белом стеклянном доме, похожем на облако, что возвышается над городом на своих стальных ногах, которые упираются в склон холма. Гостям как раз подали рыбное блюдо, и тут, пока Тайлер соскребает с тарелок остатки спагетти, хозяйка дома вбегает на кухню с клочком бумаги в трясущихся руках. Не разжимая челюстей, мадам вопрошает, не видели ли официанты, чтобы кто-нибудь из гостей проходил на ту половину дома, где спальные? В частности, из гостей женского пола? А хозяина дома никто не видел?
      В кухне Тайлер. Альберт, Лен и Джерри протирают и составляют в стопки тарелки, а ученик повара, Лесли, раскладывает порции чесночного масла на артишоки, фаршированные креветками и улитками.
      - Нам не велели ходить в ту часть дома, - говорит Тайлер.
      Мы вошли в дом через гараж. Нам не полагается находиться нигде, кроме гаража, кухни и столовой.
      Тут за спиной жены в проеме двери возникает сам хозяин дома, он вырывает записку из трясущихся рук жены со словами, что так будет лучше.
      - Как я могу говорить с этими людьми, - возмущается мадам, - не зная, кто это сделал?
      Хозяин кладет ладонь на ее обтянутое белым шелком плечо (платье под цвет дома) и мадам успокаивается, расправляет плечи, и руки ее перестают трястись.
      - Это твои гости, - говорит он. - И эта вечеринка имеет большое значение.
      Со стороны смотреть довольно забавно: словно чревовещатель оживляет свою куклу. Мадам глядит на мужа, который слегка подталкивает ее в направлении столовой. Записка падает на стол, и дверь кухни, отворяясь, отбрасывает ее к ногам Тайлера.
      Альберт спрашивает:
      - Что там написано?
      Лен начинает очищать тарелки после рыбного блюда.
      Лесли отправляет противень с артишоками обратно в духовку и тоже интересуется:
      - Ну, так что же там написано?
      Тайлер смотрит Лесли прямо в глаза и говорит, не поднимая записки:
      - В одном из твоих флаконов с духами теперь - моя моча.
      Альберт улыбается:
      - Так ты ей нассал в духи?
      Нет, говорит Тайлер. Просто оставил записку между флаконами. У нее на полочке под зеркалом в ванной этих флакончиков не меньше сотни.
      Лесли улыбается:
      - Так значит не нассал?
      - Нет, - говорит Тайлер, - но ведь она этого не знает.
      Весь остаток званого ужина в облаке на небесах Тайлер соскребал с тарелок хозяйки холодные артишоки, затем холодную телятину с холодной картошкой "помм дюшесс", затем холодную цветную капусту по-польски. Она не притронулась ни к одному из блюд, а вина в ее бокал Тайлеру за вечер пришлось подливать раз десять, не меньше. Расположившись во главе стола, мадам не сводила глаз с пришедших на ужин женщин, и, в самом конце ужина, между шербетом и абрикосовым тортом, внезапно куда-то исчезла.
      Они уже домывали грязную посуду и начали складывать тарелки и термосы в принадлежавший отелю автофургон, как вдруг на кухню заявился хозяин дома и спросил, не поможет ли ему Альберт отнести кое-что тяжелое.
      Лесли говорит, может быть, Тайлер зашел слишком далеко?
      Громко и быстро Тайлер рассказывает всем, как убивают китов, чтобы получить эти духи, унция которых стоит дороже золота. А ведь большинство людей никогда не видели живых китов. Лесли живет с двумя маленькими детьми в квартире, окна которой выходят прямо на скоростную автостраду, а у хозяйки дома все эти бутылочки в ванной стоят больше, чем каждый из официантов зарабатывает за год.
      Альберт возвращается и набирает телефон службы спасения.
      Альберт прикрывает рот ладонью и шепчет в сторону, что не стоило Тайлеру писать эту записку.
      Тайлер говорит:
      - Ну так пойди и настучи менеджеру. Пусть меня уволят. Я на этой сраной работе не женился.
      Все внимательно рассматривают свои ботинки.
      - Это самое лучшее, что только может в жизни случиться, - говорит Тайлер. - Когда тебя увольняют, ты перестаешь толочь вод в ступе и начинаешь что-то менять в своей жизни.
      Альберт говорит по телефону, что нам нужна "скорая помощь" и называет адрес. Ожидая ответа, он сообщает нам, что хозяйке плохо не на шутку, Альберту пришлось нести ее от самого туалета. Мужу она не позволила себя нести. Она сказала, что это он налил мочу в ее духи, потому что хотел, воспользовавшись ее нервным припадком, спутаться с одной из ее подруг, и еще она сказала, что устала, безумно устала от всех этих людей, которые называют себя друзьями их дома.
      Хозяин не мог вытащить мадам из туалета, в котором она упала, потому что та размахивала в воздухе половинкой разбитого флакона от духов и обещала перерезать мужу горло, если он только к ней притронется.
      Тайлер говорит:
      - Круто!
      От Альберта воняет. Лесли говорит:
      - Альберт, дорогуша, от тебя воняет!
      Из ванной невозможно было выбраться, не провоняв, говорит Альберт. Весь пол был усеян разбитыми флаконами, и еще груда осколков стекла в унитазе. Похоже на лед, говорит Альберт, как на тех шикарных банкетах в отеле, когда мы насыпаем в писсуары колотый лед. В ванной воняет, а весь пол усеян осколками льда, который никогда не растает, и Альберт помогает мадам встать с пола. Ее белое платье все в желтых пятнах. Мадам размахивает в воздухе осколком флакона, поскальзывается на пролитых духах и осколках стекла и падает на ладони.
      Она плачет и истекает кровью, забившись в угол. О, как жжет, говорит она:
      - Уолтер, как жжет. Как жжет! - причитает мадам.
      Духи, все эти выделения мертвых китов, проникают в порезы и жгут нестерпимо.
      Хозяин вновь поднимает мадам на ноги. Она держит руки так, словно молится, только не прижимает ладони одну к другой, потому что по ним ручьями стекает кровь, струится по запястьям, по алмазному браслету и капает с локтей.
      И хозяин говорит:
      - Все будет хорошо, Нина.
      - Мои руки, Уолтер, - не унимается мадам.
      - Все будет хорошо.
      Мадам вопрошает:
      - Кто мог это сделать? Кто ненавидит меня так сильно?
      Хозяин говорит Альберту:
      - Вы бы не могли вызвать "скорую"?
      Это была первая акция Тайлера, террориста сферы услуг. Партизана-официанта. Экспроприатора минимальной заработной платы. Тайлер занимался этим долгие годы до знакомства со мной, но, как он утверждает, в одиночку пьют только неудачники.
      Когда Альберт заканчивает рассказ, Тайлер говорит:
      - Круто!
      Но вот мы снова в отеле, лифт остановлен между кухонным этажом и этажом банкетного зала, и я рассказываю Тайлеру, как высморкался на заливную форель, которую подавали для конгресса дерматологов, и потом трое гостей сказали мне, что форель пересолена, а один - что он ничего вкуснее в жизни не ел.
      Тайлер стряхивает последнюю каплю в супницу и заявляет, что отлил все, что мог.
      Проделывать эту операцию легче всего с холодными супами, такими как вишисуаз², или когда наш шеф-повар готовит по-настоящему свежее гаспачо³. Но это невозможно с французским луковым супом, поверхность которого в горшочках покрыта коркой расплавленного сыра. Если бы у меня были деньги на обед в нашем ресторане, я бы заказал именно его.
      У нас с Тайлером возник острый дефицит новых идей. Когда постоянно подкладываешь что-то в пищу, это быстро наскучивает. Складывается ощущение, что это - часть твоих служебных обязанностей. Но тут как-то на банкете один из докторов или юристов, неважно кто, говорит, что вирус гепатита живет шесть месяцев на поверхности нержавеющей стали. Представляете, как долго он проживет в шарлотке по-русски с ромовым заварным кремом?
      Или в лососевой запеканке?
      Я спросил у доктора, где можно разжиться вирусом гепатита, а тот уже был крепко под градусом и рассмеялся.
      Все можно найти в баках на больничной свалке, говорит он и смеется.
      Все, что угодно.
      Больничная свалка: вот это действительно - дойти до точки.
      Положив палец на кнопку лифта, я спрашиваю Тайлера, готов ли он. Шрам на тыльной стороне моей ладони вздулся и блестит как пара губ, точно повторяющих очертания поцелуя Тайлера.
      - Секундочку, - говорит Тайлер.
      Томатный суп, наверное, все еще горячий, потому что пакостная штучка, которую Тайлер запихивает в ширинку, раскраснелась от пара, словно королевская креветка.
 

 

Назад

Содержание

Далее